В свое время епископ Пантелеимон (Шатов) пережил тяжелую болезнь и смерть любимой жены, позже принял монашество и возглавил церковную помощь обездоленным и тяжелобольным людям. Наша беседа о принятии смерти, горевании и христианском отношении к умиранию состоялась ровно 6 лет назад и была опубликована в журнале "Фома". Но актуальности эти вопросы, конечно, не потеряют никогда. 

***

Епископ Пантелеимон. Фото: Владимир Ештокин

Как христиане относятся к смерти? Почему боятся ее  и, одновременно, ждут ее — чая воскресения мертвых, как поется в Символе веры? Почему скорбят об умерших и в то же время — празднуют дни кончины святых? Почему просят о безболезненной кончине и, в то же время, страшатся уйти из жизни внезапно? В этих, казалось бы, парадоксальных сочетаниях мы пробуем разобраться вместе с главой Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, викарием Святейшего Патриарха Московского и всея Руси епископом Орехово-Зуевским Пантелеимоном (Шатовым).

Смириться с исчезновением?

— Владыка Пантелеимон, каким был Ваш первый опыт соприкосновения со смертью?

— Когда мне было шесть лет, умерла моя бабушка. Я уезжал на дачу летом и когда вернулся, то не сразу заметил, что нет моей бабушки, которая жила с нами. Была уже осень, потому что я помню, что папа топил печку. И вот около этой печки я у него спрашиваю: «Пап, а где бабушка?» Он говорит: «Она умерла». — «А как это умерла?» — «Ну, она уснула». — «Раз уснула, то когда она проснется?» — «Она никогда не проснется». Мне стало немножко страшно, и я спросил: «И что?» Ее, говорит папа, закопали. Мне стало совсем не по себе: «Как же это?…» Отец стал объяснять: «Ну как, сынок, все же умирают». Тут мне сделалось еще страшнее! Я тогда уже с замиранием сердца спрашиваю: «А я?..» — «И ты тоже умрешь, только это будет не скоро, не бойся».

И с тех пор я стал над этим задумываться. Меня очень любили родители, поэтому я рос самовлюбленным, эгоцентричным человеком, и отчасти по этой причине меня волновала собственная смерть, вопрос моего собственного абсолютного исчезновения. С этой мыслью я не мог смириться, ужас смерти мучил меня очень долгое время. Помню, как ребенком прибегал к маме на коммунальную кухню, где она стирала или готовила, и спрашивал: «Мама, я умру?» Она меня утешала тем, что это будет очень не скоро. Эти слова, конечно, не могли меня утешить, но сама будничная обстановка кухни, голос мамы успокаивали меня и отвлекали от страшных мыслей. Уже будучи совершеннолетним, я, бывало, ночью не мог уснуть, просто готов был кричать, кусал подушку, чуть ли не головой об стенку бился, потому что представление, что тебя не будет, и все кончится, было ужасающим!

После этих приступов, которые случались периодически, я, конечно, начинал очень дорожить тем, что у меня было, старался совершать какие-то хорошие поступки. Но все равно ужас возвращался — до тех пор, пока я не пришел к вере.

— Приход к вере был связан с этим страхом смерти?

— Нет, к вере я пришел, поняв, что существует другая реальность, помимо той, в которой я живу. Причем я узнал об одной стороне этого другого мира — ощутил реальность ада. И от противного стал рассуждать: если есть адское состояние, то есть и Бог. И тогда крестился. После этого страх смерти от меня ушел.

— Атеистическая пропаганда утверждала, что страх смерти — это именно то, что приводит людей к религии, так как вера в «сказки о загробной жизни» — способ успокоить человека, побороть этот страх. Что на это можно сказать? 

— Есть такой анекдот: в лаборатории сидят, привязанные, две подопытные собачки, и новенькая спрашивает другую: «Что такое условный рефлекс?». Та отвечает: «А вон, видишь, стоят два болвана в белых халатах? Как только загорится та лампочка, они сразу же принесут нам поесть…». Вот такая для нее причинно-следственная связь.

Так и тут: причинно-следственная связь обратная. Человек боится смерти, потому что смерть противоестественна. Даже Господь страшился смертных страданий и молился Отцу: Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты (Евангелие от Марка 14:36).

— Мысль о том, что смерть противоестественна, неочевидна для многих людей. Почему христиане считают иначе?

— Человек ведь не телевизор: выключили, и он погас. Телевизор просто функционирует, он не осознает, что с ним происходит. Но я же понимаю, кто я, обладаю какой-то степенью свободы. Зачем эта свобода мне дана, зачем мне дана способность мыслить, осознавать себя? Как с этим быть? Даже когда человек видит, как умирают другие люди, он не понимает, не может осознать, как это возможно в отношении него самого.

— Поэтому люди зачастую вытесняют из сознания мысли о смерти, о конечности земной жизни…

— Конечно. Почему, например, на Западе сегодня отпевают и хоронят в закрытых гробах? Смерти как бы нет. Страдания как бы нет — поэтому у нас не любят посещать одиноких людей, больных, видеть инвалидов. Получается, такой человек не соприкасается с реальностью на самом деле — вся жизнь превращается в какой-то сон, непрерывное стремление к удовольствиям и бегству от всего, что может быть неприятным. Современные люди закрывают глаза на смерть, они хотят жить вечно той суетой, тем опьянением страстями, в котором они пребывают (тщеславие, погоня за карьерой — это тоже род пьянства). Но рано или поздно они протрезвеют.

Страх: нормально ли бояться смерти?

— О своей смерти можно думать абстрактно, и она может не вызывать особых эмоций, поскольку кажется человеку слишком нереальной, далекой…

— Смерть действительно становится страшна тогда, когда ты видишь, как умирают твои близкие. Для санитаров, которые работают в морге, покойник — это объект, они не видели его живым, не слышали его голоса, не видели его глаз, не испытывали к нему никаких чувств. А когда умирает кто-то близкий, бывает страшно, бывает тяжело перенести.

Хотя, конечно, нормальный человек не может отнестись спокойно к телу мертвому, холодному, недвижимому. Я помню свой первый подобный опыт: когда я пошел работать в больницу санитаром, и ночью меня вызвали выносить покойника — это было еще тогда, когда я не знал Бога и не верил в Него. Я помню эту ночь как одну из самых страшных ночей в моей жизни. Я не мог заснуть и думал: лишь бы больше не было вызовов. Потому что снова пойти в этот морг, где лежат эти голые тела на цинковых столах, нести туда еще одного покойника — мне было ужасно тяжело об этом даже подумать.

Хотя люди разные: один мой друг, который позже стал священником, иногда приходил специально в этот морг работать санитаром, чтобы вспомнить о смерти.

— А для христианина нормально бояться собственной смерти?

— Существует разный страх смерти. Есть страх такой, какой был у меня: для человека самовлюбленного и к тому же неверующего смерть — конец всему, и этот конец не может быть оправдан никаким самопожертвованием ради других. Есть страх, что ты исчезнешь, — и он естественный: ну как же смириться с тем, что тебя не будет? А есть страх смерти, о котором говорится в книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова: Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь (Сир 7:39). Этот страх ответа за свои поступки, за свои слова помогает человеку становиться лучше. Конечно, Бог есть Любовь, Он милостив, но Он же есть и Судия праведный. Поэтому, конечно, бояться смерти как ответа перед Ним — это нормально и полезно.

Фото Сuatrok77/Flickr/CC BY-SA 2.0

— Но апостол Павел говорил, что не может дождаться дня, когда разрешится и будет со Христом...

— Верующий человек относится к смерти двояко. С одной стороны, первые христиане писали на могилах: «Радуйся!», воспринимали смерть как конец земных мучений, торжество. Современный нам старец Паисий Святогорец, когда узнал, что у него рак, чуть ли не в пляс пустился: обрадовался, что кончается эта жизнь, и впереди — вечность. И когда умирала моя супруга, она говорила, что не боится смерти, потому что верит, что это будет встреча с милостивым Богом. И даже не боялась оставлять своих детей, поскольку верила, что если Господь ее призывает, значит, Он Сам позаботится о детях, Матерь Божья поможет.

Но, с другой стороны, в смерти есть, конечно, и скорбь, и ужас. Ведь Христос плакал у гроба своего друга Лазаря…

Это удивительным образом как-то совмещается в человеке: ощущение противоестественности смерти, с которой он не может смириться (и это правильно, с этим не надо мириться!), и понимание того, что смерть — это переход к другой, лучшей жизни, встреча с Богом. Последнее помогает ему этот естественный перед смертью страх преодолевать.

— Вы видели когда-нибудь, как умирает настоящий христианин? 

— Меня поразила смерть мамы протоиерея Владимира Воробьева. Я был при ее кончине, она знала, что умирает, попрощалась со всеми, благословила своих внуков, передала какие-то свои пожелания. Ей было трудно умирать, каждый вдох давался тяжело, но с ней рядом находились два ее сына, которые поддерживали маму с двух сторон, и мы все вместе молились Богу. А после ее смерти я чувствовал, что осталась открытой дверь туда, куда ушла Евгения Павловна. Это было удивительное чувство!

Моя жена тоже умирала, окруженная детьми, друзьями, мы видели, что она умирает, молились все о ней. Я помню, что пережил после ее смерти, — этого нельзя никак описать или объяснить. Мы жили на даче у отца Владимира, и я пошел в сад, сел на стул и долго сидел в каком-то состоянии, когда не было ни мыслей, ни чувств, но было странное, необыкновенное ощущение какой-то свободы от всего. Я понимал, что сейчас душа моей жены переходит в другой мир, оставляет всё земное. Я отчасти как бы сопутствовал ей.

В смерти есть величие… Когда умирает христианин, когда он осознает, что с ним происходит, а близкие сопровождают его на этом пути, — в этом некая тайна, которая приоткрывается тем, кто остается на земле.

Таким образом, умирание сопряжено и со страхом, и с грустью расставания, и с безобразием разлагающегося тела, но вместе с тем — чего часто не хотят видеть — есть в этом моменте и радость от ожидания полноты бытия, и некое таинство, и величие.

Уверенность: откуда она?

— Что нам дает уверенность в том, что будет воскресение из мертвых, будущая жизнь?

— Уверенность в том, что есть жизнь после смерти, нам дает факт воскресения из мертвых Господа, Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа. В XXI веке людям особенно легко в это верить, поскольку у нас есть Плащаница, исследованная учеными множество раз, — подлинная ткань, в которую было завернуто тело Христа. Ее подлинность не раз ставилась под сомнение, но сегодня она доказана. Невозможно иначе объяснить ее появление, как только тем, что Господь действительно умер на кресте за нас, как написано в Евангелии, воскрес из мертвых и теперь жив.

— Но разве вера опирается только на Плащаницу?…

— Нет, конечно. Есть еще внутренняя уверенность, убежденность. Например, митрополит Антоний Сурожский рассказывает о том, что решил раз и навсегда честно убедиться, что Евангелие — это сказки, сел читать и вдруг почувствовал присутствие Христа, хотя не верил в Него. И он понял тогда, что Евангелие — правда, и что раз Христос жив и вполне реально присутствует перед ним, значит Он действительно воскрес и смерть побеждена.

— Поэтому православные и празднуют дни кончины святых, например, Успение Богородицы?

— Именно потому и празднуют, что кончилась эта суета и началась настоящая жизнь! Успение — это рождение в жизнь вечную. Когда мы смотрим Олимпиаду, мы же празднуем, прежде всего, победу спортсменов в финале, а не на каких-то промежуточных этапах. Так и смерть — она подводит некую черту. Мы знаем примеры великих грешников, которые жили страшно, скверно, нечисто, а в конце жизни просияли как великие святые. Это мученик Вонифатий, это блаженная Таисия, которая жила благочестиво, потом пала в разврате, но когда к ней пришел один из подвижников и призвал к покаянию, она бросила всё и пошла с ним в монастырь. Она прожила после своего обращения несколько часов и умерла ночью по дороге в пустыню, но так сильно было ее покаяние, что ее спутник видел ее душу, словно звезду, взошедшую на небо.

— Многие верят в бессмертие души, но христиане верят еще и в воскресение тела…

— Да, мы верим, что будет воскресение тела, правда, как это будет — для нас тайна. Даже воскресший Христос являлся своим ученикам таким образом, что они Его не узнавали. Не только Мария Магдалина не узнала, когда пришла ко гробу (она приняла Его за садовника), но не узнали и апостолы, с которыми Он беседовал на протяжении долгого времени по пути в Эммаус! Они не узнали Его, когда Христос явился им на берегу Генисаретского озера, хотя сидели вместе с ним у костра. Написано, что никто не смел спросил у Него: «Кто Ты?» Почему так? Они знали, что это Христос, но не узнавали Его прежним, таким, каким они видели Его в три года совместных странствий. Я так это понимаю.

Поэтому и воскресение после смерти — тайна. Как человек воскреснет? В каких телах будут люди? Кто-то предполагает, что все будут одного возраста. А может быть, тело будет соответствовать состоянию души человека.

— А вообще насколько мы можем рассуждать о том, что нас ждет в будущей жизни?

— Мы можем предполагать на основании Священного Писания, с рассуждением — на основании свидетельств святых или свидетельств тех людей, кто побывал за гранью жизни и смерти и вернулся.

Есть разные образы перехода от этой жизни к другой. Кто-то говорит о весах, на которых взвешиваются дела, кто-то — о мытарствах. Но очевидно, что на языке человеческом невозможно выразить эту тайну адекватно. Этот опыт невозможно передать достаточно понятным образом. И в этом знании нет особой нужды. Можно не расстраиваться: когда-нибудь мы все узнаем, что там, за гранью — никуда от этого не деться.

Скорбь: бывает ли она чрезмерной?

— Можно ли упрекнуть верующих в том, что они плачут на похоронах, скорбят по умершим, несмотря на свою веру в то, что они обязательно увидятся?

— Смерть — это всегда печаль, всегда расставание. Если человек был тебе близок, естественно грустить о расставании с ним. Если это праведный человек, как мама отца Владимира Воробьева, — все равно грустно: ведь его больше нет рядом, чувствуется какая-то пустота, как чувствует отсутствие ноги человек, которому ее ампутировали. Расставание бывает очень трудным…

— А бывает излишняя скорбь?

— Бывает, совершенно точно. Один известный священник, у которого умерла жена, крайне тяжело это переживал. И старец даже укорил его за это, написал ему, что это грех — христианину не подобает так убиваться.

Я пережил нечто подобное, поэтому могу говорить не теоретически, а исходя из опыта… Сейчас-то я уже привык жить один, но когда умерла моя жена, конечно, мне было очень тяжело. После короткого периода успокоения и радости, так как её кончина была блаженной, хотя и не совсем безболезненной, наступило время тягостного одиночества. Мир в тот момент стал для меня черно-белым, еда потеряла свой вкус, иногда, помню, просто хотелось выть, кричать.

Сначала мне сочувствовали, а потом люди быстро привыкли, что моя жена умерла… Не с кем было поделиться своей скорбью — детям высказать ее я не мог.

Было страшно больно внутри, страшно одиноко, терзало ощущение оставленности близким человеком — оно, конечно, ужасно…

Поэтому людям, у которых умер близкий человек, конечно, нужна помощь Божья. Мне помогало то, что я стал ходить в больницу. Ведь и праведному Алексию Мечеву, потерявшему супругу, святой Иоанн Кронштадтский сказал: «Будь с народом, войди в чужое горе, возьми его горе на себя и тогда увидишь, что твое несчастие мало, незначительно в сравнении с общим горем; и легче тебе станет». Так и я забывал о своем горе, видя скорбь других людей.

Утешала меня еще вера в то, что супруга моя в Царствии Небесном сподобилась прощения грехов. Старец Павел (Троицкий) писал мне о том, что по ее молитвам многое в моей жизни совершалось впоследствии.

Поэтому, с одной стороны, — это тяжело и трудно, а с другой, у тебя там на небесах есть близкий человек.

Фото Сuatrok77/Flickr/CC BY-SA 2.0

— Как лучше вести себя, как утешать человека, если у него умер кто-то из близких?

— Такому человеку нужна некая внутренняя поддержка, которая совершенно необязательно должна быть выражена в словах. Я помню одного человека, который умирал, и, встречаясь с ним глазами, я чувствовал, что он переживает. То есть существует невербальное общение между людьми.

Можно и не говорить ничего, но дать человеку почувствовать свое понимание, соучастие как-то иначе. Эта поддержка выражается интонацией голоса, каким-то особым вниманием, бережным отношением, жестом. Можно так посмотреть на человека, что этого ему будет достаточно: он все поймет. И это очень поможет ему.

— Многим родственникам хотелось бы знать об участи своих умерших. Нормально ли такое желание, можно ли молиться об этом?

— На самом деле, никто об этом не может сказать достоверно, и до Страшного суда это неизвестно. Точно мы знаем участь святых, а об остальных мы можем только предполагать и молиться: «Со святыми упокой».

И потом, если мы узнаем, что им хорошо, что ж, не будем за них молиться? Молиться надо продолжать, чтобы было еще лучше, — это и поддерживает нашу связь с ними и свидетельствует о нашей любви. Мне кажется, главное — молиться и стараться жить так, чтобы содействовать спасению наших близких. Помните, апостол Павел говорит о верующей жене: «Откуда ты знаешь, не спасёшь ли мужа?» Даже если он неверующий. Муж и жена — одно целое, и ясно, что даже когда один из них умирает, некое единство сохраняется. И твои добрые дела, сделанные в память о нем, тоже помогают ему в той жизни. Не просто деньги, брошенные в кружку нищего, а изменение души, духовный подвиг, какое-то доброе дело.

Любовь сильнее смерти

— Можно ли сказать, что знание о бессмертии души заложено в любом человеке, верующем или неверующем? 

— Конечно. Я думаю, в человеке, безусловно, живет несогласие со смертью. Мы созданы для вечной жизни, и это знание заложено в нас. Мы и боимся смерти именно поэтому. Каждый человек в глубине души чувствует, что Бог призвал нас в этот мир для счастья, для радости вечной, а не для какого-то бессмысленного прозябания, а потом — абсолютного уничтожения.

Человек верит, что все у него будет хорошо. Но в этом мире никогда не может так быть: не может здесь существовать полноты счастья, никогда человек не удовлетворит все свои желания, никогда жизнь не будет устроена так, как ему хотелось бы, никому не удастся избежать страдания, — потому что мир искажен грехом. Однако в человеке заложена вера в счастье. Это правильная вера, правильное мироощущение ребенка, воспринимающего мир как сказку. Но созданный Творцом мир лучше, чем сказка, и Бог больше любит человека, чем любят его родители. Человек чувствует душой эту любовь, верит в это…

Photo: Patrick Dodds/Flickr/CC BY-NC 2.0

— Таким образом, можно примириться и со смертью? 

— Можно примириться со смертью как с переходом в другую жизнь. Все в этом мире — подготовка к этому предстоящему нам всем переходу. Единственное, что по-настоящему значимо в этом мире, — это любовь, которая нас соединяет. Любовь существует вопреки смерти. И она сильнее смерти.

Беседовала Валерия Михайлова