Эдуард Валерьевич Калмыков — военный хирург, кандидат медицинских наук. 16 лет прослужил в Вооруженных силах, в том числе во время контртеррористической операции на Северном Кавказе. Работал преподавателем Военно-медицинской академии, хирургом на станции Беллинсгаузен в Антарктиде.  Сейчас Эдуард Валерьевич — врач паллиативной помощи в Московском многопрофильном Центре паллиативной помощи.

Эдуард Калмыков. Фото из личного архива

Меня этому учили. Это моя профессия

Я сибиряк, родился в Новосибирске в рабочей семье. Единственным человеком с высшим образованием в семье до меня была моя мама, она инженер.

В 10-м классе на уроке биологии учитель зачитывал нам выдержки из книги профессора Колесова «Эксперименты в хирургии». Я эту книгу прочел и меня потянуло к другим книгам по хирургии, так постепенно и заинтересовался медициной.

Я поступил в Новосибирский медицинский институт, а после четвертого курса перевелся на военно-медицинский факультет в Томск и закончил его как военный врач – мне всегда хотелось совместить медицину со службой в армии. После окончания института я был распределен в воздушно-десантные войска, и в итоге почти 16 лет прослужил в Вооруженных силах.

Начинал я в городе Иваново врачом-специалистом в парашютно-десантном полку, дослужился до начальника отделения, а закончил преподавателем в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге.

В Питере я прожил семь лет. Мне Питер ближе, роднее, чем Москва. Но так судьба сложилась, что мне пришлось остаться в Москве.

Еще был очень важный период в жизни — в 2001 году я принимал участие в контртеррористической операции на Северном Кавказе. Есть награды — орден Мужества и медали Министерства Обороны.

Что про это рассказывать?  У меня там была своя война — раненые, больные. Операции, перевязки. В атаки я не ходил. Хотя приходилось в качестве врача участвовать в обеспечении боевых выходов части. Не сказать, что было тяжело. Меня этому учили, это моя профессия.

После возвращения из Чечни поступил в Военно-медицинскую академию, закончил адъюнктуру, защитился, получил степень кандидата наук и стал преподавателем Военно-медицинской академии. Через пару лет был уволен в запас.

После возвращения на «гражданку» провел полтора года на зимовке в Антарктиде. Попал туда довольно спонтанно. Я уже знал, что мне придется расстаться с армией, поэтому подыскивал себе новое место. В это время я читал книгу про Антарктиду и вспомнил, что в Санкт-Петербурге есть Арктический и антарктический НИИ. Зашел на сайт института, а там вывешена вакансия хирурга. Так я попал на станцию Беллинсгаузен. Очень интересно провел время.

Эдуард Калмыков с товарищами. Фото из личного архива

Нужно приходить в семью не врачом, а человекомИнтервью с врачом Антоном Борисовым о неизбежности смерти и о любви к жизни во всех ее проявлениях

Ирина Петрова

О паллиативной помощи

Обратная сторона Луны

Вот там было как в кино. Про Антарктиду снято много фильмов, например, «72⁰ ниже нуля». А фильм «Антарктическая повесть» полностью соответствует тамошней атмосфере, потому что ее писал человек, реально зимовавший на станции. И фильм по повести рецензировали тоже полярники, поэтому там ничего не переврано, все показано абсолютно правдиво.

Медицинской работы было немного, поскольку полярники обследуются перед экспедицией. Я провел несколько операций — травмы случаются. На острове было четыре иностранные станции. Мы с ними контактировали и по медицине кооперировались довольно широко, потому что на разных станциях были врачи разных специальностей. Когда требовалась помощь хирурга, я помогал чилийским, уругвайским, китайским врачам. Когда же мне требовалась консультация, допустим, невролога или терапевта, я призывал на помощь иностранных коллег.

Это был очень важный опыт в организации помощи в экстремальных условиях. В зимнее время антарктическая станция — как обратная сторона Луны, там практически нет связи с большой Землей. Коллектив ограниченный, всего около двадцати человек, это именно зимовщики, они там находятся круглогодично. А летом на станцию прибывают короткие экспедиции и приезжают туристы.

Беллинсгаузен — это островная станция, там не было очень уж экстремальных условий. Зимой температура минус 20-25⁰, но сильнейшие ветра — до 45 м/сек, для Антарктиды это нормально. За одну ночь могло намести сугроб пятиметровой высоты. Антарктические пейзажи очень красивые! Летом температура, как зимой в Питере: +2⁰ – +6⁰, земля оттаивает, появляются всякие лишайники. Это все очень впечатляет. И там довольно богатый животный мир — пингвины, морские львы, киты приходят летом. Отличная морская рыбалка. Одним словом, не скучно.

Когда вернулся, некоторое время работал врачом в поликлинике. Потом я женился, и мы с женой стали жить в Москве.

Эдуард Калмыков. Фото из личного архива

Почему бы не паллиатив

В Центре паллиативной помощи я оказался благодаря стечению обстоятельств. Это, честно говоря, сложная история.

Работая в поликлинике, я убедился, что есть очень большая категория людей, которым клиническая медицина не в силах помочь, и это пациенты не только со смертельными заболеваниями. Например, пациенты с заболеваниями суставов часто испытывают сильный болевой синдром. Приходилось их направлять к врачам паллиативной помощи.

Другой пример — пациенты с тяжелыми заболеваниями сосудов, трофическими язвами. Многие из них были обречены. Это был первый момент. Второе — у меня произошла семейная трагедия. От онкологического заболевания умерла теща. Это было очень тяжело.

И тут, так совпало, пришло время менять место работы. Мне на глаза попалось объявление о вакансии в Паллиативном центре, и я подумал: «Почему бы и нет?»

Моя семья нормально отнеслась к этому решению, потому что у всех еще в памяти была трагедия с тещей. Коллеги отреагировали по-разному, но откровенного неприятия: «Зачем тебе это надо? Ты бы мог заниматься хирургией и дальше» — не было.

Этот этап изменения своего профиля я прошел безболезненно. Когда я был молодым врачом, мне казалось, что хирургия — это все. Что если я не буду хирургом, незачем вообще становиться врачом. Но это был мой юношеский максимализм. Сейчас я уже не столь категоричен. Главное, в конце концов, помочь больному. А каким способом — ножом, лекарством или ободряющим и успокаивающим словом — это не так уж и важно.

Может быть, я не достиг карьерных высот как хирург, но на тех должностях и в тех местах, где я проходил службу, поставленные передо мной задачи я выполнял честно.

Карьерный рост же бывает вертикальный, а бывает горизонтальный. Мне, в какой-то момент, ближе стал горизонтальный — приобретение новых компетенций в попытке по-другому решить проблемы своих пациентов.

Когда впереди не годы жизни, а недели или даже дни

Паллиативная помощь — очень широкое понятие. Оно включает в себя медицинские, социальные, правовые и психологические мероприятия для людей с заболеваниями самого различного профиля. Многие думают, что все суть нашей работы — обезболивание. Да, это большая часть паллиативной помощи, но далеко не единственная. Боль действительно является наиболее тягостным состоянием для больного. Но у наших пациентов существуют и другие проблемы, подчас не менее значимые для них.

Совсем недавно у нас была пациентка с онкологическим заболеванием. Ей нужно было выполнить лапароцентез — хирургическое вмешательство для извлечения из брюшной полости избыточной жидкости. Операция могла вызвать осложнение из-за особенности анатомического строения женщины, и вкупе с достаточно коротким жизненным прогнозом эффект от этой манипуляции был достаточно сомнительный. Возникла необходимость объяснить это пациентке, но тут появилась новая сложность — она не знала, чем болеет.

Получилось, что сначала мне нужно было рассказать женщине, чем она болеет и какой у нее прогноз. А это непросто сделать, когда такое тяжелое заболевание и впереди не месяцы, не годы жизни, а недели и возможно даже дни.

Я понимаю, что иногда клиническому врачу сложно сообщить пациенту плохие новости, поскольку он не проходил специального обучения. К тому же подсознательно клинический врач настроен на борьбу с болезнью и выздоровление пациента.

Перед паллиативными врачами стоит очень сложная задача — вернуть человека в реальность, объяснить ему истинное положение дел. Обычно на это нужна не одна беседа.

Мы с той женщиной в первый вечер беседовали, помню, несколько часов. Потом несколько раз говорили и со всеми ее родственниками. Это была очень тяжелая ситуация — женщина ждет, что мы ей поможем и все с ней станет хорошо. А приходится объяснять, что заболевание такое, что хорошо уже точно не станет, а если мы эту процедуру сделаем, то станет, возможно, еще хуже.

Женщина приняла эту ситуацию достаточно спокойно, психологического срыва не было. Мы организовали ей всевозможную поддержку со стороны родственников. По крайней мере, она не испытала шока, который валит человека с ног, и он полностью теряет интерес к жизни. Этого с ней не произошло.

В моей нынешней профессии мне нравится именно контакт с пациентом, когда пациент считается равным врачу.

Да, некоторые больные склонны отдать все в руки врача. Но мы проводим многие часы в беседах с пациентами, объясняем, что может быть такой ход событий, а может быть и другой, поэтому вы для себя решите, не надо отмахиваться.

У нас немало примеров, когда мы разрушали этот «заговор молчания». Родственники молчат и ничего человеку не сообщают, и он молчит и ничего не спрашивает, потому что боится родственников напугать — этот порочный круг может существовать неделями.

Потом выясняется, что у пациента видение своего будущего совсем другое, чем у его родственников. Близкие человека готовы его лечить до победного конца, а он хочет спокойно дожить свои дни. Когда удается «связать» родственников с пациентом, подружить их между собой, это всегда очень большая удача.

У нас была пациентка, которая ничего не знала о своем реальном состоянии. Ее дочь считала, что маме не следует говорить диагноз, тем более, прогноз. А прогноз был достаточно короткий. Нам понадобилось несколько дней, чтобы убедить дочь не решать за свою мать. Когда мы обо всем договорились и объяснили ее маме истинное положение дел, та сказала: «Чего же вы молчали? Я бы давно к сестре в Арзамас уехала и провела бы там оставшееся время». Она так и поступила.

Паллиатив — это не про то, чтобы провожать

С одной стороны, в паллиативе много больных, у которых довольно короткий срок жизни впереди, и мы обычно общаемся непродолжительное время. Но есть большая когорта пациентов, которые на грани паллиативной и клинической медицины, им требуется помощь специалистов паллиативной медицины и в то же время помощь клинических специалистов.

Паллиатив стал настоящим выходом для клинических врачей. Раньше пациент с неизлечимым, но не смертельным заболеванием годами обивал пороги поликлиник. Клинические врачи заточены именно на лечение и выздоровление, и они затруднялись в маршрутизации таких пациентов. Я все это наблюдал в поликлинике, в том числе, на своем примере, потому что когда к тебе приходит пациент, которому ты не в силах помочь, что делать, совершенно непонятно. Сейчас люди больше не брошены, они получают полноценную помощь. И на каком-то этапе, если их состояние стабилизируется, и они чувствуют себя лучше, возможно перемещение в клиническую медицину.

Думаю, концепция паллиативной помощи будет развиваться дальше, шире будут привлекаться врачи клинических специальностей. По крайней мере, это все очень интересно и перспективно.

Я считаю, что у нас в паллиативе роль не только медицинская, но еще и воспитательная. Я два года здесь работаю и вижу, что люди, которые сталкиваются с паллиативом, начинают меняться. Они перестают быть просто объектами воздействия врачей, манипуляций родственников и так далее. Они становятся субъектами, они сами начинают участвовать в собственной судьбе.

Вам может быть интересно:

«Наши победы – это победы над болью и отчаянием». Беседа с Ольгой Васильевной Осетровой, главврачом Самарского хосписа.

История Дома милосердия кузнеца Лобова. История Дома милосердия кузнеца Лобова.

Жизнь на всю оставшуюся жизнь. Фрагмент из книги «Жизнь на всю оставшуюся жизнь. Настольная книга человека».

Подхватить падающего человека. Интервью с руководителем Горячей линии помощи неизлечимо больным Наталией Зуевой.

Материал подготовлен с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов.