Отпустить близкого человека

История женщины, чья мама провела последние месяцы жизни в Первом московском хосписе

Отпустить близкого человека

История женщины, чья мама провела последние месяцы жизни в Первом московском хосписе

Мама Евгении Белоусовой ушла в Первом московском хосписе пять месяцев назад. Она пробыла там необычайно долго — почти полтора года. О том, что значил этот период жизни для обеих женщин, Женя писала на нашем портале. Теперь пришло время его отпустить — не забыть, не вычеркнуть, не притвориться, что ничего не было, но спокойно и с уважением отвести случившемуся место не в повседневности, а в своей истории.

Трудно отпускать того, кого любишь. Говорят, если расстаешься с тем, кого ненавидишь и на кого обижен, то якобы легче. Не знаю… Думаю, это просто по-другому.

Когда провожаешь или отпускаешь в другой мир близкого человека с множеством ран и обид, есть даже фразочки типа «поставить точку» или «закрыть вопрос». Хотя это никакая не точка, но больное многоточие. Невозможно закрыть вопрос, если ты не нашел в себе мужества посмотреть честно в суть вещей и примириться.

Когда мне говорили «отпусти маму», я чувствовала себя виноватой. Как будто я привязала ее к батарее наручниками и ключи ношу с собой, никому не отдаю.

Путь к принятию: эмоциональные и духовные аспектыФрагмент из книги Хэнка Данна «Трудные решения для любящих людей»

Маму разбил страшный инсульт, который отнял у нее зрение, глотание, нормальную возможность дышать. Но оставил сознание, слух и двигательные функции. Наверное, сначала она могла чувствовать запахи.

В реанимации мы делали упражнения, я приносила понюхать коньячку и духи, рассказывала байки и включала музыку. У меня была надежда. Не на полное восстановление конечно, но на что-нибудь. На колясочку, на чуток зрения, на то, что снимут трахеостому.

В этом была и есть моя любовь. Случись все снова, я бы делала также.  В этом нет ничего рационального и никакого прагматизма. Просто когда любишь, то спасаешь. Это безвыборно. А когда нельзя спасти — ты просто рядом. Такой дурацкий, какой уж есть.

Мама прошла две реанимации — одну прекрасную, другую — живодерскую. И не умерла. Потом «чудненькое» отделение неврологии, где только благодаря круглосуточной сиделке с большим сердцем, я могла уйти и оставить ее на ночь.

Уже в хосписе я приводила невролога. И маме кололи лекарства по его назначению. И это было как мертвому припарка. А мама жила и жила.

А я думала горькую думу и принимала мучительное решение, нужно ли ехать на реабилитацию. Мама могла кивать и мотать головой, говорила губами, даже пыталась писать. Иногда она пожимала плечами. На предложение поехать в реабилитационный центр, она четко ответила «нет».

— Зачем ты ходишь туда каждый день? — спрашивали меня.

У меня не было выбора. Если кто понимает. Это не насилие над собой, просто это жизнь, как я себе ее представляю. Моя мама тяжело болеет, мое место рядом с ней. Но потом я наняла дополнительно сиделку, чтобы с ней меняться через день. Хотя в Первом московском хосписе такой уход, что приходящая сиделка — это сильно чересчур.

Зачем сиделка?

Понимаете, мама срывала зонд и выдирала трахеостому. Она не хотела жить с этими трубочками. В больницах привязывают руки и ноги, чтобы пациент «не шалил». В хосписе привязывать нельзя! Слава богу!  

Маме надевали специальные перчатки. Это гораздо мягче вариант, но руки в перчатках затекали. А чтобы их снять, надо было быть рядом.

— Мам, я все вижу, пожалуйста, домою чашки и вернусь. Но я в трех метрах от тебя. Мам, не трогай трахеостому. Пожалуйста. Опять же будут вставлять ее, не мучай себя.

Я сидела рядом и гладила ручки, отвлекала ее. У мамы было сознание, я это точно знаю. Она улыбалась шуткам, показывала фигу, посылала «нах», мотала головой, если чего-то жестко не хочет, махала ручкой, когда могла отпустить меня домой. Сиделка меня очень поддержала. Хотя не факт, что она была так уж нужна маме.

Моей маме нужна была только я.

Последний разговорЯ точно знаю, что однажды каждому из нас придется стать участником самого сложного разговора на свете...

Я спрашивала ее, кого она хочет видеть. Она не отвечала. Хорошо знаю маму. Она не хотела, чтобы в таком виде смотрели на нее. Но меня она всегда ждала. Злилась на меня, плакала со мной. Улыбалась. Не отпускала иногда. А в другой раз с легкостью.

Так мы провели многие месяцы. Не спрашивайте, у меня нет никакого блата в Первом московском хосписе. Просто вмешался ковид, карантин. И мамин крепкий организм. Может, она и не хотела жить, но жила. И Богу это было все нужно. Зачем? Тайна.

Я отправляла Дилнозе Муйдиновой или Феликсу Пинто Бакерисо (координаторы фонда «Вера» — прим.ред) звуковые сообщения для мамы. Привозила ей ненужные баночки с детским питанием. Обнималась с девчонками на пороге закрытого для посещений ПМХ. И понимала, что мама живет для меня.

— Этот путь надо пройти с достоинством, — сказала мне Фредерика де Грааф.

— А это как?

— Собранно.

«Найдите в себе мужество просто быть рядом»Как говорить о смерти с умирающим

Когда посещения открыли, я увидела маму в виде куколки. Не потому, что плохо кормят. Лежачий человек теряет в весе всегда. Моя мама лежала в общей сложности полтора года. Мама меня не узнала сначала. Но потом привыкла к голосу. И снова я стала к ней ходить. Перчатки были уже не нужны. Мама уже не могла сама двигать руками. От «отпусти маму» ты медленно, но верно погружаешься к «Господи, забери мою маму. Ей невозможно уже здесь».

С этим опять приходит чувство вины. Что ты как бы виновата, что столько держала маму. Но ты ее давно уже не держишь. И отпускаешь. Ты не можешь видеть этих мучений. За нее, за себя. Но она здесь.

Никто не мог сказать прогноз. Врач говорил, что в случае моей мамы, она не даст нам знак, и спокойно уйдет во сне. Я продолжала ходить, уже коротко сидела около кровати. Думала, а как не сойти с ума. И не упаковаться тут же рядом. Только если довериться. Мой опыт такой. И пусть идет, как идет.

Я могла поцеловать мамину скрюченную ручку. Могла ей что-то сказать и говорила. Что слышала она и что понимала, кто знает. Это примерно также, как сейчас, когда я ей мысленно что-то говорю, и там, где-то, в другом мире она отзывается. Или нет.

Но мама дала знак. Через дежурного доктора, который позвонил мне.

— А вы сегодня не приезжали?

— Конечно приезжала.

— А чего же не зашли?

—  А чего заходить, и так все понятно.

— Не могу сказать точно, но мне кажется, есть большая вероятность, что ваша мама уйдет сегодня ночью. Конечно, этого нельзя знать наверняка.

—  Уже надеваю ботинки.

Отношение общества к смерти. Из книги «Посреди жизни»Почему, несмотря на неизбежность смерти, мы стараемся о ней не говорить, и как влияет этот «заговор молчания» на детей, потерявших близких

Подруга заехала за мной через 10 минут и мы погнали. Потом мне рассказали, что Маша, медсестра, волновалась очень. «Только бы Женя успела, только бы успела». Вы знаете, я — та, прежняя — очень боялась смерти и если мама умрет на моих руках. Но той, прежней, уже не стало. Давно не стало. Совершенно новая, собранная заново, я приехала в хоспис, влетела в палату, взяла мамину ручку. И подумала — посидим до утра.

Мама очень быстро дышала. Мы с подружкой примостились рядышком. Пришли девочки. Мамино дыхание замедлилось, стало ровнее.

— Моя мама уходит?

— Да, Жень.

— Лети, моя мамочка. Там будет тебе хорошо.

И знаете, я ее отпустила спокойно и счастливо. Это было совсем не страшно. Мы еще обнялись все. И даже пошутили. Потом пошли пить чай. Это было достойно.

Отпускать можно по-разному. Но нет никаких точек. Есть и будет большое продолжение.

 

https://pro-palliativ.ru/blog/otpustit-blizkogo-cheloveka/
Поделиться

Портал «Про паллиатив» — крупнейший информационный проект в стране, посвященный помощи неизлечимо больным людям и их родным Мы помогаем родственникам тяжелобольных людей разобраться в том, как ухаживать за ними дома, как добиться поддержки от государства и как пережить расставание, а медикам — пополнять свои знания о паллиативной помощи.

Почему это важно