Каждое утро после потери сердце будет разрываться снова и снова. Каждый день после потери слезы будут все глубже выжигать узоры скорби на щеках. Потому что каждое новое утро мы будем их заново терять. Каждый чертов день эта дыра внутри будет становиться все больше, пока не превратит скорбящего в ничто.

Моего старшего брата убили когда мне было 14 лет. Мы были близки настолько, насколько могут быть близкими браться с разницей в 7 лет. Он был диким, взрослым, он рассказывал мне жуткие истории и учил играть в шахматы, он защищал меня от шпаны и отвешивал мне знатные подзатыльники. Он был тем еще засранцем, такой живучий бандитёныш в маленьком и злом городишке, побывавший во всех передрягах, какие только можно представить. И в тот момент, когда он решил взяться за ум - его убивают в случайной драке ночью, одним ударом в грудь.

Перед тем, как он вышел из дома, мы поругались так, что я орал ему вслед в подъезде: «Чтоб ты сдох!». Той ночью моего брата убили.

Время, которое нужно для понимания и принятия безвозвратности потери, для разных людей будет отличаться, факторов тому множество: характер отношений, вина перед тем, кто умер, собственное отношение к смерти и многое другое влияют на период горевания.

Мне потребовалось много лет, чтобы простить себя за те слова. Потребовалось много лет, чтобы я мог рассказать кому-то, что у меня был брат.

Но это рана, эта дыра где-то в тонком теле, появившаяся 20 лет назад, зарастает очень долго. И может быть, не зарастет никогда...

Что мы можем сталкиваясь с чем-то большим, что не в силах изменить? Смириться? Это вряд ли.

Мы можем научиться жить с этим горем - это правда, как правда и то, что со временем мы сможем улыбнуться, вспоминая те подзатыльники. И на огромной ране распустятся светлые цветы теплых воспоминаний, освещающие тьму.

Павел Сапожников, паллиативный онкопсихолог

Материал подготовлен с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.