«Дышите дальше. Как преодолеть вредные привычки мышления и отыскать в себе свободу и силу, когда земля уходит из-под ног» — сумма житейского и мировоззренческого опыта, который Шаши набрала, лечась от рака (и живя всю предыдущую жизнь), соображения о том, как работать с собственным сознанием, обустраивать общение с другими людьми в чрезвычайных обстоятельствах и отыскивать новые точки опоры.

Шаши Мартынова — переводчик, редактор, сооснователь книжного пространства и издательства «Додо Пресс», в прошлом — главный редактор издательства «Лайвбук», автор нескольких поэтических сборников и более ста живописных холстов. В ее переводах увидели свет десятки книг, в том числе Дж. М. Кутзее, Сальвадора Дали, Нила Геймана, Стивена Фрая, Флэнна О'Брайена, Дэвида Духовны и многих других.

В книге использованы материалы разговоров с Юлией Гавриловой, записанные в студии московского аудиоиздательства «Вимбо» в феврале-марте 2020 года.

Издательство «Лайвбук» согласилось взять на себя печать этой книги по заказу желающих и продавать ее у себя на сайте в интернет-магазине; издание — строго некоммерческое, в цену входят расходы по обслуживанию печати и продажи; заказать бумажную версию книги можно вот здесь.

Электронная версия этой книги распространяется в интернете бесплатно, варианты для скачивания: pdf, epub (аналогичный pdf), epub (со всплывающими сносками).

Публикуем фрагмент из пятой главы «Как обустраивать общение. Иллюзорная телепатия и домыслы. Проекции. Личные границы».

Давай теперь обратимся к вещам сугубо практическим. Вот есть потерпевший, человек с диагнозом, и есть его широкое окружение, которое тут же начинает себя вести, скорее всего, странно и по-разному. Потому что люди хотят нанести добро, но они наносят его, сообразуясь с какими-то своими представлениями о нем. Вместе с тем важно сделать это добро не так, как нужно тебе, добро несущему, а так, как нужно получателю. Дай какие-нибудь конкретные советы, что людям все-таки хорошо бы делать.

Для начала стоит обозначить две категории. Первая — эмоциональные нужды потерпевшего, вторая — вещественные. Первое гораздо сложнее в обслуживании, чем второе. То есть приготовить суп и привезти человеку кастрюлю гораздо проще, чем перед этим обустроить эмоциональный контакт с ним.

Надо ли выражать сочувствие? И как это делать?

Да, пожалуй, с этого и начнем. Причем не обязательно в связи с болезнью — здесь может быть какая-нибудь другая особая ситуация. Смерть близкого, скажем. Тоже непонятно, как с человеком разговаривать, когда скорбь. По большому счету мы в такой ситуации имеем дело с потрясением, которое выталкивает человека в пространство мыслей о собственной смертности. Ему может быть ­физически не очень хорошо, и вдобавок у него внезапно возросли расходы всех ресурсов, включая денежные. Жизнь стала во многих отношениях сложнее. Но главное, что определяет перемены в нашем общении с таким человеком, состоит в том, что этот человек, в силу обстоятельств, больше и активнее думает о смерти. О своей, о смерти вообще — он думает о том, о чем у нас думать не принято, мы не очень тратим на это ментальную энергию, когда все, условно говоря, хорошо. И взаимодействовать нам предстоит в таких случаях с человеком, у которого в этот период жизни многое — у некоторых чуть ли не всё — воспринимается через призму собственной смертности. Бок той самой стеклянной банки, о которой мы с тобой говорили во второй главе. Сквозь нее нам и предстоит пробиваться к человеку, пытаться преодолеть эту прозрачную границу. Она существует только в нашем и его ментальном пространстве, ее нельзя потрогать и у нее, разумеется, нет никакого объективного самостоятельного бытия, анатта неотменима. Как не отменяется и ее, простите, каузальная действенность.

При этом мне кажется, что окружающие — надо их каким-то словом поименовать: ну допустим, окружающие, — получив известие, что кто-то рядом, скажем, болен или случилось что-то столь же нарушающее привычный ход вещей, тоже влипают в свои страхи — это же так близко, так легко сразу же мерить на себя. Поэтому действительно бок этой банки осязаем с обеих сторон. Так как же разговаривать в таких обстоятельствах?

Начну с того, что первым приходит в голову. Нужно всегда помнить, что вы не знаете, в каком состоянии у человека ум и эмоции. Все планы общения с человеком, который оказался в чрезвычайных обстоятельствах, следует строить, ни на миг не забывая, что в моменте содержимое его ума иногда плохо известно даже ему самому.

Нам всем кажется, раз мы — если мы не психопаты — наделены эмпатией, значит, исходя из собственного накопленного опыта, способны представлять себе, что чувствует человек в той или иной ситуации, моделировать его переживания, его мысли, его чувства, понимать, что там сейчас у него внутри. Но это всегда проекция своего прошлого и своих фантазий на другого живого человека сейчас.

Даже если у вашего друга, грубо говоря, умерла собака, а вы свою собаку похоронили два года назад, вы знаете, как это было для вас два года назад. Это совершенно не означает, что вы знаете, каково сейчас вашему другу. У вас есть лишь гипотеза насчет его состояния. Ваш же собственный опыт уже просрочен по всем статьям даже применительно к вам самому. Случись такое с вами сейчас, неизвестно, как с этим бы взаимодействовал тот вы, который тоже сейчас. Все поменялось, вы уже другой человек. Столь же другой, сколь другой вот этот человек, кто перед вами вживую. Это первое.

А второе — то, что есть еще такая громоздкая бесформенная штука, как общественный договор о том, что человеку положено чувствовать в той или иной ситуации. Культурная «норма». То есть имеется ваш опыт, личный опыт, который вам памятен, а есть облако тэгов — эдакое «жу-жу-жу» из кино, книг, из общения в среде ваших друзей и знакомых, из того, как это было принято в поколении ваших родителей и так далее. Это наследуемый общественный культурный контекст, который обусловлен кучей всего в информационной среде, в истории вашего конкретного места, где вы родились, пространства языка, в котором воспитаны. Это нагромождение договоренностей, которые не вы придумали, и договоренности эти совсем не обязательно соответствуют вашему личному опыту и далеко не всегда представляются вам логичными или разумными. Но они в значительной мере влияют на то, как вы относитесь к тем или иным событиям в жизни своей или другого человека, которые принято считать драмой.

Вот, например, поставили человеку диагноз «сахарный диабет 1 типа». Ваш дедушка, помнится, которому двадцать пять лет назад ставили такой диагноз, вел себя, по вашим наблюдениям, так-то и так-то. Человек он был, допустим, страшно эмоциональный. Когда ему этот диагноз поставили, он метал чашки в стену, орал, что теперь вынужден ставить уколы, жить на инсулине, фу, не хочу такую жизнь… Или что-нибудь в этом роде. Я фантазирую. Ну и вообще диабет, как вы видали в интернете и судя по дедушке, ведет к тем или иным нарушениями кровоснабжения, к эмоциональным колебаниям, человек может быть менее предсказуем в смысле капризов и порывов и так далее.

Вооружившись этими «данными» и памятью о собственном опыте, вы проецируете все это на человека, у которого только диагностировали диабет. Человек при этом воспитан в другой семье, у него другой темперамент, другие жизненные обстоятельства, у него все другое. Он спокоен, прекрасно себя чувствует, ему нигде не жмет. Ну диабет и диабет, в конце концов. Со времени вашего дедушки миновало четверть века. Наука прошла сто пятьдесят километров вперед. А вы этому человеку несете ёлку к майским праздникам. При этом у человека где-то может таиться точка шаткости, эмоциональной хрупкости, пусть и минимальная. И тут вы такой, со своим пылким сочувствием. И ему в это место — единственное малюсенькое уязвимое, в один квадратный сантиметр, — вы втыкаете принесенную ёлку. И человек, у которого все было хорошо, вываливается из своего уютного равновесия. Он тоже не в вакууме живет, он участвует в тех же общепринятых разговорах, что инсулиновый диабет — это «обожемойкакплохо». Особенно если тебе тридцать лет, и жить тебе с этим еще лет тридцать-сорок. Но человек худо-бедно умеет не влипать в панику и уныние. Человек терпеливо понемножку выжимает из себя раба умственных привычек. Ему хватает внутренней дисциплины, собранности и нежелания впадать в эту драму. А вы берете и помогаете ему туда вернуться.

Вообще нам всем полезно лишний раз быстро, но крепко задуматься, прежде чем писать или говорить человеку в комментариях, в личке или по телефону, из какого истока и с каким намерением мы собираемся сказать то, что собрались.

Мотиваций на самом деле, как ни странно, очень немного — в смысле, применительно не только к критическим ситуациям, а в целом. Так же, как существует конечное количество сюжетных схем в литературе, и они хорошо описаны. Искреннее беспокойство и желание помочь нередко оттенены праздным любопытством и постоянным желанием ума избавиться от скуки любой ценой — а также быть правым и всезнающим.

«ИЗ АРХИВОВ ТАЙНОЙ ЛИЧНОЙ ГРУППЫ В СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ. 8 СЕНТЯБРЯ 2018 ГОДА (после первой «химии»)

Два с половиной месяца прицельно наблюдая реакции людей на всякие новости, которые культура обязывает — по историческим причинам — считать плохими, вкурила кое-что о магии коммуникации, способной преображать и получателя новости, и ее подателя. Далее в порядке поступления на ум:

1. Примерка предложенной ситуации на себя — нередко ложный друг сопереживающего: то, что для кого-то из нас трагедия, для другого — житейско-философский пустяк, и наоборот. Категорически вредно навязывать подателю новости «правильное» отношение к происходящему в его жизни.
2. Получая неоднозначную новость о человеке от него самого, важно по возможности быстро уловить, как к этой новости относится сам ее податель, и возвращать ему его же реакцию, ДОВЕСИВ к ней веру в человека, его силы, сознание, опыт, адекватность и власть над своей судьбой (какая есть, да-да;)). Улавливать лучше всего по тону, громкости голоса, взгляду, выбору слов и общему тонусу говорящего, а не по предлагаемой информации.
3. Не стоит смешивать свои тревоги о своем эмоциональном состоянии с тревогой о подателе новости — как минимум в первом разговоре. Если податель новости в крепком фокусе и ресурсе, ему — позднее — можно транслировать собственные неудобства от знания этой новости и честно просить о поддержке, прояснении и пр.
4. Совсем не все люди в усложнившейся личной ситуации расценивают вопросы «как ты?» с удовольствием и совсем не всегда рвутся на них отвечать — по массе разных причин. К сожалению, совсем не все из этих людей рвутся и объяснять, желают ли они вообще какого-то особого интереса к себе, а если да, то какого именно. Но с близкими людьми это можно и нужно обсуждать впрямую.
5. Обычно скверно: лишенные мирной иронии риторические вопросы, лирико-элегические вопросы, междометные восклицания. Если податель новости явно желает погрустить / поплакать, см. п. 2; «не плачь / не грусти» в таких случаях лучше попридержать.

Как я уже тыщу раз тут писала, 99,9 % всего, что есть жизнь, происходит у нас в головах; состояние ума отвечает за качество жизни сильнее, чем что бы то ни было еще в организме и внешних условиях. Чем просторнее, воздушнее и насыщеннее у человека в голове, чем больше там ветра и пространства для маневра, тем органичнее, таинственнее и трансформационнее любая новость в его жизни: в большом сознании, как во вселенной, найдется место и время для чего угодно. Я так думаю. Человек, способный в нужный момент раздвинуть и расчистить пространство себе и/или другу, — спаситель и учитель. Способность раздвигать и расчищать пространство другому человеку создает и преображает и того, кто это делает.

Текст распространяется по лицензии Creative Commons CC BY-NC-ND 3.0. Правообладателем разрешается некоммерческое использование текста книги с обязательным указанием авторства и без создания производных произведений.