Меньше года назад журналист Вера Тихонова потеряла мужа. Не было тяжелой, затяжной болезни, долгих месяцев ухода и прощания — горе в буквальном смысле обрушилось как снег на голову, Миша умер внезапно. Оторвавшийся тромб разделил Верину жизнь на две, совсем непохожие друг на друга части: вчера, наполненное радостью и планами, и темное, тревожное сегодня, в котором надо было учиться жить заново. Публикуем текст Веры о том, как ей это удается.

Михаил и Вера Тихоновы. Фото из личного архива

Когда в кино показывают горе, это обычно бывают истории про проживание пяти стадий принятия неизбежного: гнев, отрицание, торг, депрессия, принятие. Эта модель была научно описана еще в 60-е годы прошлого века и стала настолько популярна, что воспринимается как аксиома.

Но когда речь идет о реальном, а не кинематографическом горе, все оказывается сложнее. После смерти мужа меня мучило ощущение, что со мной происходит что-то неправильное. Мои эмоции и переживания не укладывались в линейную схему. Рядом со мной были специалисты по сопровождению горевания, и они в один голос говорили, что все нормально. Но я подозревала, что они говорят так, лишь бы меня утешить. И только когда мне помогли разобраться в современных научных представлениях о переживании горя, все понемногу стало на свои места. И мне от этого легче.

Когда теряешь близкого, ты словно оказываешься в невесомости. Все привычные ориентиры рухнули, и больше нельзя положиться ни на что. Ты не знаешь, какой будет твоя жизнь завтра, через неделю, через месяц. Сможешь ты работать или будешь лежать и глядеть в окно. Станет тебе больнее или легче. Когда наступит принятие и наступит ли оно вообще.

Психолог питерского фонда «Словом и делом» Елена Картавенко работает с вдовами несколько лет. И она разделяет видение современных исследователей, которые предпочитают говорить не о стадиях горевания, а о задачах, которые горе ставит перед человеком. Мне нравится этот подход, потому что если у тебя есть задачи и их можно решить — ты больше не плывешь по течению. Если ты можешь повлиять на ситуацию или хотя бы осознать происходящее, это добавляет субъектности.

Да, действительно, никакого типичного, «правильного» горевания не существует. Все переживания, связанные с потерей, очень индивидуальны, и они могут длиться столько, сколько человеку требуется. И когда в популярной психологии говорят, что горе проживается приблизительно за год, важно понимать, что это очень усредненное время. Скорее можно говорить о том, что через год меняется само горе, оно уже не такое острое. А еще — задачи горевания решаются не последовательно, а одновременно.

Признание

Первая задача — это признание факта потери. Звучит довольно просто, но на деле выполнение этой задачи сильно растянуто по времени. Да, я признала, что мой Миша умер, сразу же, как только это произошло. Я сама остановила врача скорой, которая пыталась его реанимировать, зная, что это бесполезно. Я бесконечно благодарна этой женщине за то, что она дала мне время все осознать. Она позволила мне не мучиться потом чувством вины и думать — а вдруг можно было что-то сделать.

Когда я убирала с привычного места его тапочки — это тоже было признание факта потери. И когда впервые одна, без него, готовила креветки по-тайски. А когда спустя полгода получила свидетельство о наследовании — это надолго выбило меня из колеи, потому что и это подтверждало факт потери. 

Каждое такое напоминание заставляет признать, что близкий человек уже умер. Что произошедшее необратимо. И что все это значимо для нас лично — и человек, и его смерть, и все, что с этим связано.

Согласитесь, за год такое не проходит. Иногда человека нет уже десять лет, а мы вспоминаем — о, надо позвонить дедушке, надо с ним посоветоваться. И после этого напоминанием себе: дедушки больше нет, он умер. Но он по-прежнему важен и нужен. Это нормально, не запрещайте себе. 

Личное отношение

Вторая задача горевания напрямую вытекает из первой — если мы признаем, что близкий человек умер, нам придется (как бы мы ни сопротивлялись) признать, что это необратимо. И согласиться с тем, что произошедшее очень значимо для нас лично.

Смерти любимых вызывают сильный эмоциональный отклик, сильную боль. В первые недели после смерти мужа я часто сравнивала происходящее со мной с беременностью. Как женщина понимает, что ей придется родить так или иначе, что ничего уже не отыграть назад, так в горе ты беременен болью. И от нее никуда не деться, рано или поздно ее придется прожить.

Елена Картавенко говорит, что взрослое отношение, честность к себе может не то что уменьшить боль, но сделать ее проживание легче: «Принятие — это когда мы говорим себе: мне больно, я эту боль понимаю и принимаю, я даю себе возможность ее пережить. Проживание этой боли может быть в том числе через злость — на судьбу, на ушедшего, на других людей. Через осознание собственной беспомощности. Через какую-то лихорадочную деятельность. Это целый клубок болезненных переживаний. Если мы понимаем, что с нами происходит, если мы не пытаемся задавить свои чувства — мы тем самым помогаем себе справиться с горем».

Прежде я не верила в целебную силу разговоров, но изменила свое мнение, когда попала на онлайн-группу поддержки для вдов, организованную фондом. Мне было важно сказать, прежде всего самой себе — что мы с мужем пытались все сделать правильно, что я не виновата в произошедшем. Что мне ужасно, ужасно жаль, что он умер. Мне ужасно больно от того, что он умер.

Довольно скоро после похорон я вернулась к работе. Моя редактор спрашивала — может быть, вам надо больше времени? Может быть, это неправильно — уходить с головой в работу, пытаться задавить чувства и мысли?

Но дело в том, что для меня это не было отрицание факта смерти, отрицание своих эмоций. Работа меня поддерживала, давала ощущение стабильности. И коллеги давали мне возможность взять день-два, если мне становилось невыносимо. Они понимали, что со мной происходит.

Позже Елена Картавенко объяснила мне — для того, чтобы справиться с эмоциями, чтобы прожить боль, требуются внутренние ресурсы. Когда я радовалась интересным темам для статей — это меня наполняло. Когда подруга прислала мне несколько разных интересных чаев и я по утрам вдумчиво прислушивалась к запахам и выбирала — это тоже поддерживало. И когда я ходила в магазин, чтобы потрогать пряжу и посмотреть на цвет, и когда через три недели после похорон купила зеленое платье — это тоже было про ресурс.

Было непросто разрешить себе радость и положительные эмоции. Ведь кажется, горюющий должен ходить со скорбным ликом. Траур, никаких развлечений, только слезы и фотографии. Но я говорила себе — для мужа было очень важно, чтобы я была счастлива. Он старался меня радовать. Он хочет, чтобы я и теперь не переставала жить полной жизнью, чтобы я была в порядке. 

«Как правило, в первое время после смерти близкого человек настолько уязвим, что его хватает только на порционные, дозированные переживания. Масштабных исследований на эту тему пока нет, но наблюдения за группами поддержки для вдов подтверждают этот тезис. Психика защищает нас от того, с чем мы не готовы справиться. И прорабатывание горя может происходить спустя может быть даже несколько лет, когда уже есть эмоциональная устойчивость. Как правило, после прорыва горя — когда наружу выходят замороженные эмоции — становится легче», — говорит психолог.

Взросление

Третья задача горя — на внутреннее взросление. Нам нужно организовать свое окружение, свой быт и вообще все после смерти человека, который занимал в нашей жизни важное и значимое место.

Когда мы теряем близкого человека, на первый план выходит наш внутренний ребенок — потерянный, дезориентированный, не понимающий, как будет жить дальше. Если мы умеем быть взрослыми по отношению к своему внутреннему ребенку, то мы умеем позаботиться о себе, провести себя через эмоциональные потрясения. Мы помним, что на горе жизнь не заканчивается, и как бы ни было больно, со временем становится легче. Мы научаемся жить дальше. Если же этого нет, горевание будет протекать сложнее.

Наверное, эту задачу невозможно решить окончательно. Я точно знаю, что второго такого, как Миша, больше нет, и целиком мне никто его не заменит. Но я стараюсь искать, скажем так, локальные замены. Чтобы не оказаться в отчаянии и пустоте.

Михаил и Вера Тихоновы. Фото из личного архива

Через несколько месяцев после похорон одна девушка предложила мне — хочешь, я буду с тобой разговаривать в любое время? Это было то, чего мне очень-очень не хватало. Собеседника, с которым можно обсудить какие-то мелочи. Рецепт, одежду по погоде, настроение. То, о чем не напишешь в соцсети, ради чего не будешь отвлекать друзей от их дел. Такие разговоры — это отдельная степень близости. И я очень благодарна подруге, которая дала это мне.

Сейчас, когда прошло уже довольно много времени, у меня появился человек для прибивания полочек и покупок лампочек в строительном магазине. Есть человек для того, чтобы пообниматься. Чтобы фотографировать меня и обрабатывать фотографии. Чтобы мечтать о путешествии. Чтобы гулять на закате. И даже когда накатывает настроение себя пожалеть и подумать, что я, наверное, всем надоела, я стараюсь помнить, что у меня как минимум есть горячая линия психологической поддержки — ее несложно найти в интернете. И там точно доброжелательно выслушают и разделят мою потерю.

Да, придется сделать усилие и разрешить себе принимать помощь. И научиться просить о помощи. Не обязательно справляться со всем в одиночестве. Не обязательно надрываться, пытаться сделать то, что пока не по силам. В заполнении образовавшихся провалов в нашей жизни тоже состоит горевание. Мы признаем, что наш близкий умер, что это необратимо, что нам плохо без него, что это больно, и мы, не запрещая себе никаких чувств и эмоций, учимся справляться с этим.

Изменение

Четвертую задачу я еще не решила, и даже не знаю, возможно ли вообще решение. Современная психология полагает, что «мумификация» пространства, которое занимал ушедший — это не совсем здорово. Это значит, что факт потери не признается, работа горя не происходит. Как и другая крайность — когда человека как будто никогда и не было, когда к нему не обращаются ни мысленно, ни эмоционально — тоже не совсем нормально.

В норме проживание горя меняет нас самих и меняет наше отношение к тому, кого больше нет. Когда женщина, похоронившая мужа, говорит о себе «я — вдова», это признание факта потери. Это принятие на себя другой социальной роли, постепенное изменение отношения к умершему. Он мне уже не муж, и я уже не жена, а вдова. Да, любовь никуда не девается. И благодарность. И теплые воспоминания. И все, что умерший оставил после себя. Но все уже иначе.

Я не знаю, как совместить это с тем, что мы с мужем были венчаны, что для нас наше супружество — это навсегда. Не представляю, как я могу перестать быть ему женой, как может измениться то, что я люблю его — ведь любовь не перестает.

Но я знаю, вижу перед своими глазами, как люди, пережившие смерти своих любимых, встречают других людей, у них появляются семьи. И их любовь к умершим существует одновременно с любовью к живым. Наверное, для этого должно пройти больше времени. Ведь все задачи горевания решаются очень постепенно.

В их решении могут присутствовать — или нет — те пресловутые пять стадий принятия неизбежного. Отрицание торг, гнев, депрессия, принятие. Эти стадии могут происходить одна за другой, могут идти не по порядку, в обратном порядке, они могут возвращаться. Но сами задачи горя при этом решаются параллельно.

Со временем горе становится менее острым, решение задач расширяется, становится более многомерным. Сначала мы учимся пить кофе без мужа. Потом — покупать сливки к кофе. Потом — молоть кофе впрок. Потом — впервые пробовать сиропы к кофе, которые никогда не пробовали вместе. И когда спустя годы запах может напомнить о солнечном утре на веранде кофейни, это тоже потребует принятия факта потери, признание того, как больно, что этого больше нет. Но мы сможем вернуться на эту веранду и вспоминать умершего без острой боли, а светло. Вспоминать о пережитом счастье.